На следующий день Сайлас с огромным синяком под глазом сидел во дворе рядом с Флик и хмуро смотрел, как она полирует только что вынутые из печи горячие тарелки. Ах, если бы только у него были деньги, думал Сайлас. Он взял бы с собой Флик и удрал отсюда подальше – туда, где мать не смогла бы его разыскать. Вся мастерская уже знала о его коллекции. Утром, во время короткой, но жестокой расправы со «спятившим» сыном, мать Сайласа, обладавшая громким, как у мужчины, голосом, не преминула оповестить всех работников гончарной мастерской, что ее младший, должно быть, повредился в уме, коли начал собирать по окрестностям старые кости и черепа. Рассказчицей она была неплохой, и работники буквально покатывались от хохота.

«Только представьте, целый мешок оскаленных звериных черепов! – вопила мать, не переставая работать кулаками, так что Сайлас едва успевал уворачиваться. – И где он их только набрал?! Только старьевщики и сборщики костей этим подрабатывают, да и то не у нас, а в Лондоне! Нет, этот маленький мерзавец точно спятил. Я знаю, это его отец виноват! Я всегда подозревала, что он спьяну приложил сыночка башкой об пол, когда тот был еще младенцем!..»

Наконец экзекуция закончилась, и Сайлас, получив последний пинок, пулей вылетел во двор мастерской, где он до обеда месил глину и подносил к печам только что снятые с гончарных кругов тарелки, чашки и блюдца. Но стоило ему только присесть отдохнуть и полюбоваться ловкими движениями Флик, как кто-то крепко взял его за плечо. Обернувшись, Сайлас увидел перед собой хозяина мастерской и машинально пригнулся, ожидая повторения утренней трепки. До сих пор разговаривать с хозяином ему не приходилось – во дворе мастерской он появлялся довольно часто, но, конечно, не снисходил до беседы с мальчишкой-подмастерьем. Несколько раз Сайлас видел его и в городе в сопровождении разодетой в пух и прах тощей жены и шести дочерей-погодков, которые были так похожи друг на друга, что Сайлас удивлялся, как родители их не путают.

– Это ты собираешь черепа? – спросил хозяин, и взгляд Сайласа испуганно заметался из стороны в сторону. Он смотрел куда угодно – на потемневший кирпич обжигных печей, на Флик, на корзину с глазуровочными кистями, на стопку еще не обожженных тарелок – но только не на хозяина. Что он с ним сделает, если Сайлас скажет «да»?

– Это ты младший сын миссис Рид?

– Да… сэр…

– Иди за мной, – велел хозяин и повел Сайласа в свой рабочий кабинет, где стоял заваленный бумагами стол с обитой кожей столешницей. Усевшись в кресло, хозяин сказал, что слышал, как мать ругала его утром, а потом добавил, что в городском доме у его жены есть особый шкаф – «кабинет редкостей», – в котором она хранит коллекцию диковинок: редкую бабочку, чучело малиновки, настоящего жука-скарабея из Египта и тому подобные вещи. Сам он не одобрял увлечения жены собиранием подобных предметов. Не иначе, с современными женщинами что-то случилось, сказал хозяин, раз они предпочитают это жутковатое хобби вышиванию или раскрашиванию каминных экранов, но теперь это модно. Ему приходилось беседовать с несколькими леди, добавил он, у которых тоже есть такие коллекции; одна из них даже хвасталась перед ним настоящей русалкой, привезенной из индийских колоний, хотя каждому ясно, что это просто чучело обезьяны с пришитым к нему рыбьим хвостом. Одним словом, закончил хозяин, ему бы хотелось, чтобы собрание его жены было не хуже, так что не покажет ли ей Сайлас свои черепа, чтобы она могла выбрать для своей кунсткамеры что-нибудь оригинальное. Разумеется, ему будет заплачено.

Сайлас тотчас согласился, но попросил, чтобы хозяин не рассказывал об этом ни одной живой душе. Ни его матери, никому.

День, когда пятнадцатилетний Сайлас продал жене хозяина свой первый череп, был самым радостным и самым тяжелым в его жизни. И впоследствии он глубоко сожалел о каждом пожелтевшем черепе, с которым ему приходилось расстаться. Для него это были не просто старые кости, а почти друзья, с которыми приятно иногда побеседовать, и все же с каждой монетой, которая появлялась у него в кармане после очередной сделки, он приближался к своей мечте – к тому, чтобы бежать вместе с Флик в Лондон. Его родные даже не подозревали, что неуклюжий, худой, грязноватый мальчишка сделался желанным гостем в домах самых богатых жителей Стоука-на-Тренте, что о нем говорят в светских салонах, его балуют и встречают как самого дорогого гостя, хотя, прежде чем ввести Сайласа в комнаты, слугам нередко приходилось вооружаться мокрой тряпкой, чтобы стереть с его лица сажу и копоть.

Торговля черепами и скелетами оказалась делом на удивление прибыльным.

***

Какой-то лакей в красных бриджах слегка толкнул Сайласа, и он, очнувшись от воспоминаний, принялся мечтать о том, как обрадуется Айрис, когда он расскажет ей свои новости. Она будет просто в восторге, когда он сообщит, что тоже участвует в Великой выставке. Уже не раз Сайлас мысленно разговаривал с ней на самые разные темы и представлял, как на ее лице появляется восторженная улыбка и как она берет его под руку, чтобы быть ближе к нему. Сама Айрис, впрочем, во время этих воображаемых бесед говорила очень мало. Сайлас весьма тщательно режиссировал их ход, отводя ей роль слушателя, который с восторгом внимает его откровениям и лишь изредка издает восхищенное восклицание или просит повторить какие-то особенно поразившие ее слова. Вот и сейчас воображаемая Айрис сказала:

«Пожалуйста, расскажи еще раз об этом джентльмене с Белгрейв-сквер – о Томасе Филигри. Опиши, как все было – мне хочется самой это представить!»

И Сайлас с удовольствием повторил свой рассказ, а Айрис охала и ахала, и смотрела на него изумленно расширившимися глазами, и смеялась его шутке насчет гроба и щенков, а он любовался ее ровными зубами и розовым нежным нёбом. Под конец Сайлас взял ее за руку и провел по своей лавке, подробно рассказывая о каждом изделии, а Айрис то замирала в восторге, то брала тот или иной предмет в руки, словно желая ощутить его тяжесть.

«Знаешь, Сайлас, – сказала она наконец, – после того как Альби представил нас друг другу, я часто о тебе думала, и наша дружба… – (Тут она промокнула уголок глаза платком.). – Наша дружба стала для меня важнее самой жизни! – (Нет, подумал Сайлас, это слишком театрально. Эти последние слова придется вычеркнуть.) – …Наша дружба значит для меня все. Ты для меня как брат!» – (Вот, уже лучше.)

Сайлас моргнул, огляделся по сторонам и с удивлением обнаружил, что дошел почти до пересечения с Пикадилли. Он уже собирался свернуть направо, где находились его дом и мастерская, но вдруг передумал и двинулся налево, чтобы пройти по Риджент-стрит. Раз он достаточно хорош, чтобы участвовать в Выставке, рассуждал Сайлас, следовательно, он должен быть хорош и для нее, не так ли? В глубине души он был абсолютно уверен, что не ошибается и что Айрис каждый день ждет его прихода.

Да, так он и сделает – зайдет в кукольный магазин и поговорит с ней. Он расскажет ей свои новости. В конце концов, они же познакомились на строительстве, поэтому, если он упомянет о своем участии в Выставке, это будет только естественно. Кроме того, Айрис сама сказала, что хочет посмотреть его коллекцию, так что… И все же его сердце стучало громко, как барабан. Он покажет ей щенков и подарит стеклянный сувенир с бабочками. «О, Сайлас! – воскликнет Айрис. – Я часто гадала, где мне вас найти! Как чудесно, что вы сами заглянули к нам!»